Хотите помолодеть? Кто не хочет, может выйти, оставшиеся будут слушать мой проект.
Чтобы помолодеть, надо сделать следующее: нужно не знать, сколько кому лет. Сделать это просто: часы и календари у населения отобрать. Сложить все это в кучу на набережной. Пусть куча тикает и звонит, когда ей выпадут ее сроки. А самим разойтись.
Кому интересно, пусть возле кучи стоит отмечает. А мы без сроков, без времени, без дней рождений, извините, ибо нет ничего печальнее дней рождения, годовщин свадеб и лет работы на одном месте.
Так мы без старости и окажемся. Кто скажет: ей двадцать, ему сорок? Кто считал, кто знает, сколько ей? Не узнаешь — губы мягкие и все.
Живем по солнцу, все цветет и зеленеет, и желтеет, и опадает, и ждет солнца. Вот и время! Птицы запели — значит, утро. Стемнело — значит, вечер. И никакой штурмовщины в конце года, потому что неизвестно. И праздник не по календарю, а по настроению. Когда весна, или, наоборот, красивая зимняя ночь — мы высыпали все и танцуем.
А сейчас? Слышите, «сей час»? Я просыпаюсь, надо мной часы, сажусь — передо мной часы, в метро, на улице, по телефону, по телевизору. И на руке — небьющаяся сволочь с календарем. Обтикивают со всех сторон. Напоминают, сколько прошло, чтоб вычитанием определить, сколько осталось.
Час, два, неделя, месяц, тик, так, тик, так, бреюсь, бреюсь, каждое утро, все чаще и чаще. Оглянулся — суббота, мелькают вторники, как спицы. Понедельник, суббота, понедельник, суббота… Жить когда?
Не нужно бессмертия, пусть умру, если нельзя без этого обойтись, но нельзя же так быстро! Только что было четыре, уже восемь. Только что я ее целовал, и она потянулась у окна просвеченная, боже, какая стройная, а она уже с ребенком, и не моим, и в плаще, и располнела, и я лысый и толстый, и бока, и на зеркало злюсь, ну только что нырял на время и на расстояние, сейчас лежу полвоскресенья и газеты выписываю все чаще. А это — раз в год.
В детстве казалось — возьмешь ложечку варенья — в банке столько же. Чепуха, в банке меньше становится. Уже ложкой по дну шкрябаешь.
И что раздражает, так это деревья. То зеленые, то желтые, стоят, и все. И попугай — крепкий тип, Гоголя помнит, и нас помнить будет.
Нельзя нам так быстро. Не расстраивался бы, и вас бы не расстраивал, но жить люблю.
