Послушайте, я вас не люблю. Мне приятно вас видеть иногда-иногда, мне приятно с вами говорить — всегда, мне приятно, что вы у меня где-то неподалеку, но я вас не люблю. Я могу без вас жить неделю, я могу без вас спать неделю, мне приятно знать, что вы придете, но я вас не люблю. Я могу без вас есть неделю, я могу без вас писать неделю, я могу закрыть глаза и вас не видеть целый день. Я вас не люблю. Я вас не люблю за то, что могу жить без вас неделю, я вас не люблю, потому что не пойму, когда вас нет неделю, я вас не люблю, потому что сплю без вас и потому, что когда вы, наконец, являетесь, у меня такие не мои глаза. Сидите спокойно, зачем вам человек, который вас не любит?
Теперь вы, моя милая. Вас я, оказывается, люблю. Я проснулся с этой идеей, и мне приятен весь день. Бывает такое с утра и до обеда. Да, я вас люблю, это решено. Ну, во-первых, когда я вас встречаю случайно, я жалею, что не делал этого раньше. Мне приятно взять вашу ручку, ее мять и гладить, следя одновременно за выражением ваших глаз; два серых фонарика, где ручки — проводки, а я — батарейка со своими плюсами и минусами. Я зажигаю ваши глазки и сразу понимаю, что я вас люблю. Да, я это делаю, не обвиняйте, я не могу жить без вас, и я это делаю по независящим причинам. Но когда я вас вижу, когда я беру вас за ручку, когда я ощущаю этот нежный пятипальчиковый комочек и одновременно смотрю вам в ваши глаза, и одновременно целую вас в ваши губы, передающие вам туда, внутрь мои позывные, и ушки щекочу, и огорчен бываю, что не вижу ваших глаз, когда целую одновременно. Я себя преодолеваю, чтоб взглянуть, а вы? Как я, или иначе? Моя услада, мой восторг, мои живущие отдельно штучки, боже мой!
Оставьте мне, а сами уходите. Вы мне не нужны, и ваши взгляды, они мои, в общем-то. Из них я вырос, а вы еще несете. И ваши мысли — я не предвидел, и вложил, а теперь вытрясти из вас и выбить в общем, нет сил. Потеряй, не сообщай, и помолчи. Вот так. Дышите, не дышите. Теперь на спинку, глубже вдох. Моя забава, как я вас люблю, невозможно. На, бери, держи свое, а мне мое. Ну, позвони, хорошо, такси, такси!
Теперь вы. Прекратите, это случайная встреча, не преследуйте меня. Откуда у вас такое ощущение? Я? Никогда! Земля круглая, кто кого преследует, непонятно. Ах, это я вам звоню? Не помню. Ни за что. Когда я ни возьму трубку, вы там сидите. Где девичья честь? Посмотрите, сколько нас вокруг, немытых, нечесаных, готовых на все. Пресекайте. Когда я набираю номер, держите себя в руках. Я не женюсь вообще, а на вас в частности. Я проверял вас двое суток. Ваши шаги на кухне отдавались в моих мозгах. Вы шумно дышите днем и ужасно храпите ночью. Кроме того, что это за манера — делать себе уколы и вскрикивать? Видимо, вы больны? Немедленно скажите, чем? Кроме того, я допускаю, что жена может быть на восемнадцать сантиметров длиннее, но сороковой размер стоп я не переношу. Меня пугают ваши тапочки, мне кажется, что у нас дома милиция. А ваши обеды? Мы же после них долго не можем видеться! Отпустите меня, откройте дверь и выпустите! Не нужно мять мое тело. Видите этот синяк? Это ваши щипки. А эти укусы? Никто не верит, что это человеческие зубы. Зачем вы хотите, чтобы я на вас женился целиком — можно, я буду вас просто любить? Выпустите меня! Я буду сообщать, где я. Ну не надо, мне тяжело. Мне нет воздуха. Мне грудь давит! Снимите ее, ну пожалуйста! Она очень горячая. Даже когда она случайно попадает на меня, я задыхаюсь. Не приближайте рот — вы опять поели салат! Я же просил — хотя бы на ночь ешьте молочное. Вот тут заходил этот парень здоровый — может, он на вас женится? Ну почему именно я? Ну, у меня могут быть, в конце концов, другие планы? Ой, туда не щипайте! У меня потом синяки, я и так уже говорю, что это от комода. Чему вы будете меня тренировать? Немедленно откройте! Я хочу выйти. А если мне надо? А если я все равно выйду? А если вы не догоните? А если я не хочу? А если я вот так в кресле всю ночь? Тем более что мне вообще сегодня нельзя?
Теперь ты, детка. Думай об уроках. Непрерывно. Чулочки шелковые сними и марш в детсад. Дядя хочет тишины. Дядя устал. У дяди болит душа и не действует тело. Иди, детка, играйся. Что ты суешь, кто тебе дал этот адрес? А Уголовный Кодекс у тебя с собой? Нет, дядя не отдает себя всяким малолеткам. Дядя живет в обществе, где за это могут крепко посадить. Дядя старый! У дяди больные ножки. Зачем ты это делаешь? Нет, кроме валидола в доме ничего нет. Ни в какой гастроном, иди, девочка, в школу. Нет, я из-под одеяла не вылезу, и ты сюда не влезешь. Ой, ты откуда прыгнула на дядю? Сойди быстро. Дядя вырвется. Ну все, боднула дядю в живот, теперь отойди. Ай, это ты чем? Глазами? А чем? Да что же это такое! А если дядя крикнет? А если дядя стукнет в стенку, там лежит такой же, и мы вдвоем тебя скрутим, и маме будет неприятно. Девочка, немедленно, слышишь, отпусти! Вот это, то, что я сказал! Слышишь? Ой, ты что, кто тебя этому научил? Сойди… Ой нет, ну это же не так делается! Что это за ребенок, господи… Эй, люди, есть кто-нибудь? А ну пошла отсюда… Ах, ты царапаться? Ах, ты кусаться? Хорошо, завтра покажу. Нет у меня макулатуры, нет ни для кого!
[Тут еще у меня какое-то такое есть… Ну, это я все вам наметки такие читаю, чтобы было понятно.]
Теперь вы, моя сладкая. Ну, ваше мяукание, приглушенное телефонными помехами.. Вы вернулись из деревни?
— Да.
Уже первое сентября, и вы идете на работу, вместо того, чтобы гулять по улицам. Вы заглянете в помещение с вывеской, и проведете там несколько восхитительных дней. Давайте увидимся! Эта мысль родилась у меня где-то и пошла вверх, дошла до головы, которая вам ее и сообщает. Вы собирали грибы? Боже мой, любимое блюдо. Вы пропахли парным молоком, обожаю этот запах. Я не закурю возле вас, чтобы запах парного молока еще долго сопровождал вас и передавался мне. Да-да, готовьте грибы, моя прелесть. И не забудьте про гарнир.
— Вы едите гарнир до или после?
Да-да, мы решим. Как десять дней в деревне? Никаких романов? Почему, моя змейка? Впрочем, эту порядочность я в вас подозревал. Она где-то гнездилась, как уходящий утренний туман. Но пожалуйста, никаких туманов к четвергу! Я еду с поднятым забралом. Прошу ваш ключ от ваших лат. [Ну, и так далее… Что ж, вам не смешно, что ли? А мне нравится — ну, характер в нем есть]
Теперь вы, графиня. Ваше сиятельство, я не явился на нашу встречу, и я проклинаю себя за это, и вряд ли в мире есть человек, которого я больше ненавижу, чем себя. Но я тешу себя надеждой, что моя одежда, мои манеры, плохой язык и, главное, неумение общаться с женщинами, подобными вам, объединили бы нас в этой ненависти. Ваше сиятельство, я настолько себе представляю свое материальное положение и жилье, что появление в вашем доме не могло бы считаться нескромным намеком на изменение этого. Ваша красота и образованность и мое глубокое чувство обязывали меня явиться вовремя. Я опоздал. Вы вышли замуж, произвели множество детей и внуков и спокойно отошли, так и не узнав меня. Я явился только через сто пятьдесят лет в сером финском костюме, польском свитере, югославской обуви, с высшим техническим, знанием иностранного со словарем. Живу вполне в вашем имении — теперь тут микрорайон. Скорость моих «Жигулей» не сравнить с вашими тремя клячами. Между прочим, в Петергофе каждую субботу поливались из вашей шутихи, а там, где вы танцевали при свечах, у нас Дом Дружбы с нормальными дисками и чешским пивом. Я вам обещаю, что выколочу из райисполкома двухкомнатную и жестяной гараж, достану английского стирального порошка «Блю-ю-ю-э» и заживу как граф, регулярно отмечая международный женский день вот в такой компании. И не надо мне мозги пудрить, каждому — свое.
Мадам я нахожу, что наши с вами отношения зашли слишком далеко. Эта переписка, эти недвусмысленные взгляды, которые я бросаю в вашу сторону, конечно, эти ночи, что, видимо, главное. Вы знаете, да, вероятно, вам говорили, что я делаю карьеру. Мы, будущие работники аппарата, конечно, можем иметь женщин, хотя в более скромных количествах, чем, например, артисты, юристы и так далее, но обязательно из нашего круга, то есть аппаратных дам, дабы информация, высочившаяся наружу, тут же была загнана внутрь. Так как я делаю карьеру — вам, видимо, об этом говорили, да это и видно — я уже имею информацию, в частности, о подземных переходах, продуктах и так далее. У меня есть подозрение, что прошлой ночью я распространялся на этот счет. Надо сказать, что вы, мадам, вместо того, чтобы пресечь, своим поглаживанием и так далее, способствовали выходу дополнительной информации из жалоб якобы на нашу жизнь, на якобы наше жилье, на якобы наше качество, которые мне в основном не свойственны никогда. Я бы попросил вас забыть, но понимаю, что после этой просьбы вы будете помнить, как никогда. Поэтому не прошу вас забыть, но молчать. Это мое право, я заработал его жестокими унижениями, беготней, когда только замышлял начинать делать карьеру через стенгазету, местком и так далее. Рапорт о наших взаимоотношениях не пойдет дальше районных организаций, но и вы, мадам, должны добиться полного молчания со своей стороны. Причем сообщить об этом письменно на адрес районных организаций. Прошу звонить только по служебным надобностям, два семь четыре восемьдесят пять пятнадцать, просить и. о. помощника заместителя второго секретаря по проблемам, терпящим отлагательства.
Относительно вас, девушка, у меня были планы, которые я, слава богу, не осуществил. Вы, оказывается, пожилЫ? Мои сорок один и два, когда у меня еще все спереди, я встретил вас, у которой ничего спереди нет. Вынужден сообщить, что мы с вами рвем, вы пожилЫ! Вам тридцать шесть и шесть, мне тридцать девять и восемь, точнее, сорок один и два. Ну, вы же знаете, что такое мужчина в мои тридцать девять и семь. Это дуб в цвету, это стакан бродячего вина. Короче, это зимний сад. Какой я, так сказать, в ходу — не мне вам говорить. Я сейчас жду письмо из Казани, где это должно быть подтверждено. А что такое женщина в тридцать шесть и шесть, вы сами знаете. То-то, я смотрю, у вас потухший взгляд на вещи! То-то вы так ловко управляетесь на кухне! То-то, смотрю, вы все убрали, приготовили, пока ждали меня, все заштопали и перестирали. То-то вы так преданно все звоните как я себя чувствую! Вот откуда эта забота! Простите, и выглядите хорошо, тут и придраться не к чему. Я — мужчина в сорок один и два, энергичный, жизнерадостный, какой-то емкий весь, вы понимаете, смотрю вокруг и далеко вперед, взгляд свежий, четкий, глаза красивые, серые, брюки новые, бежевые, и вообще какой-то подтянутый, быстрый, как молодой артиллерист. Когда я проезжаю в трамвае, молодежь засматривается. Читали вы ли вы, вернее, читали ли вы ли вы Сомерсета Моэма? Думаю, что нет. А я — и Эдгара По. То есть, если мы с вами сядем писать диктант, я вам десять ошибок гарантирую. Ваших. Вам могут сказать — он дурачок. Не надо спорить. Людей не переубедишь. Я слежу за собой, как и за другими, на мне все, что не достать. Вы видели эти зеленые линзы? Цейс Карл из ПНР! Туфли из ВНР, костюм из НРБ, носки из ГДР. Конечно, при вас я стал ухожен, я стал сыт, я перестал быть нервен, это да. Но вы пожилы! Буквально через четыре-пять лет у вас откроются такие болезни, о которых мне вам страшно сказать. Сколиоз — вы слышали? У вас может быть! Я прерываю себя, мне страшно, мы с вами рвем. Не ждите меня к обеду — я снова в клуб «Кому за 30», но на этаж ниже. Поищу, кому за двадцать. Постройней и поголубоглазей. А еще меня можно встретить в комиссионных, где я ищу, что бы одеть, и в диетстоловых, где я питаюсь тем, что они дают. многие скажут, что я идиот — не спорьте с ними, людей не переубедишь. Ваш бывший знакомый, член клуба «Кому за 30».
