— Где Кириллов, который боролся с приписками? — Умер.
— Камчатка!
— Да!
— Женщина Полякова, инициатор движения за облегчение женского труда под девизом: «Прочь с дороги, бабы!»
— Уволилась!
— Норильск!
— Да!
— Ефремов, призывался в Ираке, 75 год?
— О, умер давно, еще в 76-ом!
— А дети, семья?
— Разбежались.
— Одесса!
Одесса:
— Чего?
— Ну, шо там у вас?
— Да нет здесь никого.
— Как никого? Из прохожих позовите!
— Нету прохожих.
— А Конопатка где?
— Этот, который за воду боролся? От нее и погиб.
— А из населения можешь кого-нибудь попросить?
— Ну, если бы позвонили неделю назад, тут была еще одна семья.
— А где они?
— Отвалили.
— Так ты хоть сиди у аппарата!
— Да сижу, сижу, у меня такой, извините, понос — и хотел бы, да не отойдешь.
— Нижний Тагил!?
— Бр-брум-брр…
— Нижний Тагил?
— Бр-р-рум…
— Ты шо, в противогазе?
— Угу.. А где Филиппов, комсорг, борец, эколог?
— Мм-мм-му…
— Ты шо, не можешь хоть на секунду снять противогаз?
— У-у-уу-муу…
— Ну, хрен с тобой.
— Мелитополь! Мелитополь?
— Мы как раз у аппарата, мы как раз здесь, мы-то здесь, мы говорим, ой, мы, ой!
— Пусть один из вас возьмет трубку!
— Так мы один и есть! Отдай, я буду… Нет, я буду… Неси к левой голове. Я тебе поднесу. Поднеси к правой голове.
— Как уровень радиации?
— То, шо нужно!
— Мелитополь, слушай, дай левой голове! Слушай, а сколько у тебя ног?
— Одна!
— Значит, ты не сможешь сбегать за Синельниковым?
— Почему не смогу? Я добегу, нет, я побегу… Тогда чур, я сегодня ем!
— Слушай, Мелитополь, а где Синельников?
— С детьми сидит!
— А шо, много детей?
— Да как посмотреть. Ест один, а на горшках их несколько. Задниц у него много.
— Так что значит, так он шо, занят?
— Так это все надо убирать!
— Колыма!
— Все в порядке, все у нас хорошо, кладите побыстрее трубку.
— А где Егоров, борец за культуру?
— Он здесь, Егоров, возьми трубку! Егоров, да оторвись ты! Москва? Да откуда я знаю, тебя хотят. Я сказал, все в порядке. А тебе, падла… Алло, вы слушаете? Не хочет, козел, говорит, неодетый. Слушай, Егоров, это ж не телевизор, это телефон, ну, иди неодетый!
— Ну, как там?
— Нормально!
— Егоров, чем кончилась ваша борьба за культуру?
— Да нормально, все ее бл… да нормально!
— Какой-то сдвиг есть?
— Да я ж говорю, все, бл, нормально.
— А к женщинам?
— Да к этим, бл, да, особенно к ним, да.
— Так шо, можно приезжать?
— Да пока не надо, мы тут должны еп, еще поработать с одним, в общем, па… ку… су.. ну, в общем… Заткнись, бл, дай поговорю! Мразь ползучая!
— Так шо, пока отложим разговор?
— Да с ним что, я от этой падали паскудной… вместо глаз ему зубы вставлю, он у меня на кашель откликаться будет, на каждый кашель будет откликаться!
— Так шо, нам позже позвонить?
— Да, давай позже.. А лучше никогда, давай, лучше никогда не звони! А так все нормально. Эй, Протез, у меня туз червей, иди к ку.. епа…
— Как у вас окружающая среда?
— Какая среда, решетка у нас! Да все нормально, все. Этому глаза повырываю, вообще красота будет. Не звоните больше, обстановка хорошая. Все. Еще раз позвонишь, я в Москве тебя найду, найду, кто тебе скелет тебе вынимет вообще к чертовой матери!
— Спасибо, давай!
— Северный полюс! СП-28? Алло, это Северный полюс, алло, вы нас слышите?
— Да.
— Алло, наконец-то, да-да, алло..
— Нам ничего не нужно.
— Какие у вас результаты?
— Никаких результатов, нам ничего не нужно.
— Как ваши исследования? Никаких исследований, нам очень хорошо.
— У вас что, сейчас ночь?
— Вас это не касается!
— Как у вас с продуктами?
— Нам ничего не нужно.
— Когда вы вернетесь? За вами послать?
— Мы еще не решили.
— Как льдина, трещины есть?
— Разберемся.
— Так когда вы возвращаетесь?
— Это политический вопрос. Дебатируем самоопределение, отделение и переход в суверенное плавание.
— Что, на льдине?
— Пока — да.
— Алло, Сахалин!
— Хачу, хачу, хачу…
— Где Николаев?
— Здеся, здеся…
— Что решили?
— Все халасё, халасё, голосуем, как раз голосуем…
— Чего вдруг?
— Да к Японии переходим, всеобщим тайным голосованием.
— И как разделились голоса?
— Да никак не разделились, единогласно — к Японии.
— А против есть?
— Есть, есть, японцы против, конечно. Но узе поздно, мы узе присоединилися, узе пьем саке, узе смотрим телевизора, узе мэр в кимоно сидит, поздравляет всех. Прощайте, товарищи!
— Алло, Башкирия!
— Ай донт андестенд!
— Я спрашиваю, это Башкирия?
— Йес!
— Что ты мне голову морочишь, это Москва говорит!
— Ай-ай-ай, испугал. По латыни давай!
— Какая латынь?
— Отделяемся мы. Пока своего языка не вспомним, по-латыни гуторить будем. Все надписи на латыни, ни хрена не поймете, пся крев, москвичи проклятые! Кавалерию заведем, армию, авиацию, от всего мира отобьемся! Новую жизнь начинаем, с Израилем будем дружить! Фрукту свою заведем, молоко!
— Так у вас же промышленности нет!
— А на хрена нам промышленность? Подавитесь своей промышленностью! У нас латынь будет и армия! Гуляй, где хочешь! Мы тут в энциклопедию смотрели — кочевники мы! У нас лошади и люди одинаково, оказывается, выносливые! И не надо сюда больше звонить, кочевники мы, кочевать начинаем, отвлекать будете!
— Алло, это РСФСР?
— Для кого РСФСР, а для кого — Россия, мать вашу!
— Кто там?
— Все путем, все путем! Повыгоняли всю сволоту: черножопых, чернозадых, черномордых, черноглазых, чернозубых, черноруких, черноногих, черногрудых, все вздохнули — ох, какая ширь образовалась! Простор, воздух ядрен, свежий!
— А как со жратвой?
— Ну, маленько еще есть, маленько есть. Сейчас придумаем кой-чего вместо колхозов.
— Чего ж придумаете?
— Да так, чтоб тоже сообща, оказалось, еще кой-кого поперебивать надо, чтоб шире еще вздохнуть. Так жидов вроде не осталось, так наши жидовствуют, надо их маленько поунять, и дело пойдет! Пока себе строй придумаем потом, и дело тронется.
— А как с землей?
— Не до этого пока, поважнее дела есть. Переделить тут кой-чего надо по справедливости. Снова поделить по справедливости. Мы так хотим, чтоб у всех одинаково было, чтобы все с нуля начинали, со старта, и вперед! Думаем, дело пойдет. Так шо мы пока на собрании.
— Алло, это Москва!
— Да.
— Вас слабо слышно.
— Это мы слабо говорим.
— Кто вы?
— Поволжье мы.
— Что у вас?
— Да нет ничего, абсолютно ничего, хотим посоветоваться. Мы все равно голодаем. Так, может быть, в виде протеста? Может, там, за свободу Африки? Подберите нам что-нибудь попрестижней, а? Может, негров поддержать в Америке, тоже мучаются?
— Ну, тогда давай за победу перестройки.
— А что, за победу голодают?
— А как же!
— Ладно, начинаем голодать.
