Все, ребята, теперь все, жаловаться некому. Мы уже точно эту жизнь выбрали, мы этих людей назначили, и, если мы мучаемся, то так нам и надо.
Мы этого слушаем — этот прав, того слушаем — тот прав, и оба профессоры, и оба говорят одновременно. Этот говорит: «Раньше приватизация, потом либерализация», тот говорит: «Нет, раньше либерализация, потом приватизация». И хоть бы кто-нибудь из них был евреем, было бы ясно, кто не прав. А так мы говорим: «Ну, пусть будет, как этот левый говорит, он вроде посимпатичней!»
Картина безрадостная, говорят нам, картина безрадостная, внушают нам. Мы это понимаем. Мы на эту картину не то что смотрим со стороны, мы там живем.
Поэтому мы как-то в марте проголосовали за Союз, в декабре — против Союза, и оба раза подавляющим большинством. Так что как у нас соображает большинство, тоже вопрос известный.
А тут я недавно прочел, что два молодых офицера неумело зарезали чужую корову. Мол, все равно паслась. Но меня поразило слово «неумело». То, что брать чужое нельзя, им в пехотном не прививали. Но резать же их учили!
И вот нас спрашивают, как поступить с армией? Я так думаю, если наша жизнь зависит от нашего ответа, может, нам лучше молчать?
Мы и так уже еле дышим. Сил осталось на одно голосование. Еще один референдум — и по могилам.
Конечно, хорошо, что в свое время трое ребят-президентов нырнули вчетвером, образовали СНГ и вынырнули без Михаил Сергеича. Кто-то говорит, нечестно, мол.
Конечно, нечестно. Ну, а сам Михаил Сергеевич сколько нырял вчетвером, а выныривал один? Так что все в порядке, он их и научил.
Ну, СНГ, так СНГ. «Эссен» по-еврейски — «кушать», значит, «эссен Гэ», так «эссен Гэ». Это не я придумал, это в Одессе так говорят.
В общем, бродят по улицам эсэнговки с эсэнговцами. 12 президентов, 13 президентов, 15 президентов кочуют по стране и делают друг другу мелкие гадости.
Как на час передвинули время в Москве, тут же «Говорит и показывает Киев». А со мной не посоветовались. А у нас будет по-старому! И миллионы людей прутся в аэропорт и на вокзалы по московскому времени, а там вылетают по киевскому!
«Где поезд?» — спрашивает эсэнговец из Брянска. «Уйшов!» — отвечает незалэжный проводник. «Как уйшов?» — «Уйшов и все!» — «А по какому же он уйшов?» — «А по местному!» — «А куда он пошел, вы не скажете?» — «А в Москву, чтоб он никогда туда не дойшов!»
Не дадим имперские замашки — время переводить! Хотят — вперед, хотят — назад, не советуются!
Ну ничего, мы им купоны врубим, поскачуть. Поскакали — семь рублей купон, пять рублей купон, рубль купон, сейчас тридцать копеек купон. То есть опять проклятый рубль наружу вылез.
Ничего, сказали в Киеве, ничего. Договоримся в Канаде, машину для печатания гривнов закажем. «А чем рассчитываться будете?» — спросили в Канаде. «Как чем? Вот напечатаем и рассчитаемся!» Это документальная история, между прочим. В Канаде тут же сдурели от такого понимания денег. «Так мы же можем сами у себя напечатать, зачем вам машину туда посылать?»
Ой, что вы знаете! Одесса теперь — «Сичь Запорожская». Приезжают какие-то люди поездами, замазывают улицы — Дерибасовскую, пишут «Улица казака Кандзюбы», я уже не знаю, кого. Оказывается, запорожцы были первые моряки, и, видимо, основатели Одессы, и по дороге открыли Америку.
И уже в Одессе говорят: «Петро, что ж ты вырубил все березки в своем саду?» — «А чтоб тот проклятый москаль не приихав и не сказал: «Родина моя!»».
Так что, конечно, независимость сделать можно, только куда ж людей девать? Мучаются опять.
Если все еще об Одессе говорить, там канистра бензина двадцать тысяч рублей, две жмени залил, три метра проехал, и стоит задумчиво.
Нет в Одессе бензина. Националисты уже появились, а бензина нет. За рыбкой не на чем в море поехать, картошечку не на чем на базар привезти.
Нэма горючего, чтоб отъехать от той проклятой России. Авианосец хотели достроить в Николаеве, чтобы по морю к Москве подойти и пригрозить как следует. Так горючего нэма! А запрягать разучились.
Вот так глянешь по сторонам, странные люди повысыпали: глаза белые, рот в пене, костюмы на киностудии одолжены, плакаты корявыми стихами написаны, бабы в цигейке, на переднем животе марля: «Долой! Позор! Гэть! Ганьба! Москали!» На заднем животе: «Обгайдарили! Объегорили!» Как увидишь плакат в стихах, а под ним лицо, так и понимаешь, что с лекарствами в стране плохо. И никто ж не скажет: «Что ты тут торчишь на площади? Работать надо, сеять надо, пахать надо, что-то делать надо!»
Если коротко о себе сказать, то, что со мной произошло: сам я еврей, у меня один ребенок — русский, другой — туркмен, третий — украинец, четвертый — вообще чудовищная смесь! Ну ездил много по стране! С Райкиным, без Райкина… Гастроли это называлось. Хорошо, что в Африку не пустили.
А дамы мои хоть порядочные, но слегка хитрили, думали, что от меня что-то интересное получится. Поэтому, когда я объявил, что ушел из большого секса… Объявил я, конечно, вовремя, но ушел поздно.
В результате — отец разных народов. И когда мне теперь говорят, что там, во Дворце Спорта, к вам женщина с ребенком, я говорю: «Пропустите, видимо, это мой». Ну я уже от них не отказываюсь, ну я им как-то помогаю, а где ж я им теперь все эти гривны, леи, купоны, пеньензы достану?
Прийдет ко мне с вусами: «Батьку! Дай нам на национальную борьбу с жидами! От хотим их всех поуничтожать!»
А я к нему с плакатом: «Дети! Я каждому из вас дал свою мать! Обращайтесь каждый к такой-то матери! А ваш батька эмигрирует в Израиль, где будет вам с пособия посылать по два шекеля в месяц на каждый курносый нос».
Так что мне теперешняя жизнь нравится, интересная, аж до поноса. Прогнозы ученых, что хуже некуда, не оправдались. Есть куда!
Есть куда хуже, и туда можно еще долго идти. И называется этот путь «независимость».
А мы-то не знали. Мы-то думали, что это коммунизм, а это еще и независимость, и кто там будет счастливым — не знаю, а пока несчастных все больше и больше, все шире и шире.
И опять крепкие и хитрые говорят нам: «Вот добьемся независимости, и счастье будет. Вот добьемся независимости, и счастье будет»
