Здравствуйте, наши дорогие друзья! Вам передают привет наши родственники, знакомые, знакомые наших знакомых, а это уже вся Одесса, из которой мы часто выезжаем и редко возвращаемся. Как приятно после долгой поездки вернуться домой, войти в родной двор, увидеть родное АГВ, услышать родное КВН, и утром сквозь сон слышать голос соседки: «Мадам Жванецкая, ваш Миша вернулся?» — «Да, он еще спит. Я же говорила это все все детство — он будет человеком. Это все детство…» — «Кстати, у меня есть девочка. Мне кажется, она ему подойдет» — «Я уже не знаю, кто ему подойдет» — «Она ему точно подойдет. Она любому подойдет. Только сначала мы должны туда подойти» — «Я уже не знаю, у него нет времени для личной жизни» — «У нее фигура — я такой фигуры не видела. Таких фигур сейчас нет вообще. А умница — пишет, пишет, все время что-то пишет. Что она пишет, никто не знает. Когда ни войдешь — она пишет. Папа — профессор, мама — профессор, брат — профессор» — «Профессор или провизор?» — «Провизор. Таких семей сейчас нет вообще».
Я уезжаю и возвращаюсь, а двор наш не меняется, только жители тихонько стареют. И соседу напротив все труднее подниматься на бельэтаж. И дворничке, которая развешивает кучу белья каждое утро, труднее подпрыгивать, чтобы отщепить его. И моей маме трудно ездить в аэропорт, и она встречает меня дома. А кого-то нет во дворе. Да и я, как бы далеко не заезжал, вопреки всем законам Энштейна старею так же.
Мой двор, куда мы приехали сразу в сорок пятом, где мы знаем друг друга как муж и жена, где жаркими ночами лежим на своих верандах и переговариваемся, где каждое утро выскакивает намыленный жилец со второго этажа и кричит вниз: «Даша, закройте воду, мне нечем смыть!» — «А что по-вашему, я тоже в мыле, у меня дети в мыле! Думаете, у меня здесь давление с напором? У меня напор без давления! В общем, я крикну — вы откроете, я крикну — вы закроете»
Двор, где ничего нельзя удержать в секрете. «Что это вы несете в одеяле, Гриша, с женой? Что-то тяжелое, квадратное, похожее на телевизор?» — «Телевизор» — «Если мне не изменяет зрение, вы недавно уже проносили один телевизор?» — «Этот нам подарил сын» — «Какой сын, когда он вам подарил, что вы рассказываете, противно слушать… Надежда Тимофеевна, что это у вас в руках такое круглое?» — «Это левая краска, занесли во двор» — «Какая это краска?» — «Левая» — «Но она же имеет цвет?» — «Левое бордо» — «Что вы будете красить?» — «Плинтуса, наличники…» — «Я тоже хочу!» — «Идите к Даше, там уже сидит продавец»
Такая была шутка. Тогда она хорошо принималась: «Там уже сидит продавец».
Мой двор, жители которого с восьми утра — учителя, врачи, канатчики, столяры, а в пять они снова — тетя Рита, дядя Коля, баба Даша: «С приездом, Миша, откуда?» — «Из Ленинграда, тянет в Одессу» — «Слушай, тут слух идет, неужели это правда, такой человек, это правда?» — «Это неправда» — (это про Райкина, слух, что он переправил золото в Израиль — нырнул под пароход, прикрепил магнитом и переправил. Пожилой человек, ему уже тогда было лет 59, когда я это писал, но он нырнул и переправил) — «Слушай, такой человек, неужели это правда?» — «Конечно, это неправда, такой человек, конечно, неправда. А что с командой КВН? Команда грустит?» — «Конечно, нет, с чего ей грустить? Из-за Баку? Терять здоровье из-за Баку? Таких Баку еще будет и будет, а Одесса требует жизни. Что ты смеешься, или я неправ?» — «Ты прав»
Из Одессы можно выезжать, можно уехать навсегда, но сюда нельзя не вернуться. Когда доходит до дела, здесь все моряки, все рыбаки, все футболисты, все врачи и все больные. И когда была холера, в 1969 году, или в 1970-м, в Одессе стало еще лучше.
Холера в Одессе! Курортники в панике покинули гостеприимный город. На крышах вагонов, битком, купе забиты — а в городе стало тихо. Холера в Одессе! В ресторане свободно. Заходите, рекомендуем. В магазинах от вашего появления начиналась здоровая суета. В трамвае вы могли уступить место женщине, без опасения, что на него тут же ринется быстрый конкурент. Холера в Одессе! В городе стало так чисто, что можно было лежать на асфальте в белой сорочке. На улицах появились такси с зелеными огоньками, чего не наблюдалось с 13-го года. И стаканы в забегаловках вымыты, и трубы все исправлены, и туалетики в порядке, и личики у всех чистые, и мы моем ручки до еды, и после еды, и кипятим, и чистим, и пьем тетрациклин, и взаимно вежливы, вся холера стоит той вежливости, которая тогда появилась в Одессе. А анализы, как они сближают!
Конечно, холеру быстро ликвидировали, но то хорошее, что принесла холера с собой, могло бы и остаться! То, что есть в людях, и проявляется в трудную минуту: забота, сплочение… Мы — одесситы, один коллектив, одна кампания, мы живем в одном доме, и лозунг наших врачей — «Чистые руки» — пусть будет перед глазами, в прямом и переносном смысле. Чистые руки, чистая совесть, чистые глаза друг перед другом… В общем, вам передают привет наши родственники, знакомые, знакомые наших знакомых, то есть, вся Одесса, где нас 980 тысяч, и девять человек в театре миниатюр, от имени которых говорим мы, от имени которых говорю я. И чтоб мы все были здоровы, и побыстрей, потому что летом нас будет 980 тысяч и, наверное, миллион приезжих, чтоб они были уже наконец здоровы. И мы им тоже, хотя нам это трудней. Они у нас отдыхают, а мы там каждый день. Но кто об этом говорит, когда речь идет о гостеприимстве! А в этом вопросе Одессе приближается к Грузии, удаляясь от Ирана. Мы приветствуем вас, желаем вам счастья, побед и крепкого здоровья, тьфу-тьфу-тьфу!
