Изображение: РИА Анонсы Фрагмент антиалкогольной открытки.
Поделиться:
В конце прошлой недели Татьяна Толстая опубликовала на сайте Bloomberg комментарий, в котором подробно описала, почему новый закон о перепродаже слабоалкогольной продукции, подписанный президентом Медведевым, является победой водочного лобби над пивным лобби. Смысл таков, что русский действительно пил, употребляет и будет пить до тех пор, пока его жизнь не станет другой. И чем больше они нам запрещают, что только качество такого, за воротник которого мы себя закладываем, на самом деле ниже.
20 июля президент подписал закон, ограничивающий перепродажу пива и других слабоалкогольных напитков. Теперь, как и любой другой алкоголь, их нельзя покупать в палатках и магазинах, не имеющих лицензии на продажу спиртных напитков. Этот закон также ограничивает употребление слабоалкогольных напитков в социальных местах: на улице и в парках. Текст, с этого момента пиво становится синонимом высококачественного алкоголя, а грань между бутылкой 70-градусного абсента и 3-градусными банками и бутылками, имя которым легион, стирается. Вероятно, чтобы не шокировать общественность и пивоваров, принятие закона было отложено: Частично он вступит в полную силу в 2012 году — на год позже.
На мой взгляд, эта мера соответствует здравому смыслу. Но это будет так, потому что теперь, в конце концов, оксюморон «пиво и безалкогольные напитки» исчезнет из языка. И это, как мне кажется, важнее, чем прошлогодняя языковая реформа. Тот факт, что кофе имеет способность происходить из среднестатистической семьи, является неоднозначным вопросом, но то, что простое пиво не имеет способности относиться к безалкогольным напиткам, является прецедентом.
В аргументации Толстого мне демонстрируется минимальный пробел логики: тот факт, что пиво будет менее доступно, чем сейчас, не означает, что водка будет более доступна. То, что жители отныне будут предпочитать водку пиву, также не является прецедентом. Пьяница консервативен, и почему он должен заменять предпочтения при прочих равных условиях? Я меняю свои вкусы в питье крайне редко, и замечаю такое же постоянство у окружающих меня людей.
Существуют разные представления о том, какое пьянство хуже. Герман Гессе, например, считал, что самое худшее — это вино. Это вопрос не столько медицины, сколько культуры. Угроза зависит не от силы, а от известности и доступности. Чем безобиднее наряд спиртного, тем страшнее. И в этом смысле у пива нет конкурентов ни в Российской Федерации, ни где-либо в Восточной Европе. Говоря о водке, все знают, что это алкоголь. И почти все на самом деле считают пиво натуральным продуктом, хмелем и солодом, удовольствием и пиршеством, утолением жажды и наслаждением, поводом для знакомства и способом расслабиться. Мы вспоминаем Чехию, где пиво стало национальной идеей. С 1920-х годов пиво в Чехии стало более прибыльным, чем минеральная вода, благодаря лобби. В результате чешские врачи и по сей день резюмируют, что цивилизация фактически полностью спилась.
Доктрина Толстого о победе водочного лобби над пивным лобби, как и любая доктрина комплота, совершенна в своей спекуляции и очень хорошо работает для остального английского читателя, которому всегда интересно узнать о русской загадке и водке. Можно долго рассуждать о том, почему люди его используют. Можно говорить о том, что ничего не изменится, пока не изменится степень жизни. И это не так. Чем проще жизнь общества, тем меньше в нем вялотекущих алкоголиков. Все это, однако, не означает, что алкоголь и другие наркотики (а алкоголь действует на мозг по той схеме, по которой действует героин) должны продаваться в каждой ночной палатке, пока не наступит Царство Небесное. И тот факт, что беззащитный президент не в состоянии уменьшить условия (или наши оправдания) для вялотекущего пьянства, на самом деле не означает, что пиво может быть более доступным, чем лимонад.
К сожалению, жители планеты не понимают практически никаких более эффективных мер по внедрению культуры пития, чем законодательные ограничения, повышение акцизов и, в меньшей степени, антиалкогольная пропаганда. И это научно доказанный прецедент для железобетона. Фактически было подтверждено, что возраст, с которого разрешено употребление алкоголя, обратно пропорционален потреблению алкоголя и количеству автомобильных аварий. Неоднократно подтверждалось, что ограничение доступности алкоголя и повышение тарифов на алкоголь действительно эффективно снижает вред от пьянства (количество смертей, дорожно-транспортных происшествий, ухудшение самочувствия и т.д.). Более того, есть свидетельства того, что сухой закон 1985-1988 годов в СССР, при всей его ущербности и противоречивости, был не без пользы: за эти 4 года появилось больше здоровых детей, чем до и после. Конечно, абсолютный запрет на алкоголь приносит больше вреда, чем пользы, но в данный момент, видит Бог, дело не в нем, а лишь в ограничениях, принятых во многих культурных государствах.
Можно утверждать, что россиянину на самом деле ничего не поможет, потому что он пьет, потребляет и начинает пить. А лишите нас дешевого качественного алкоголя, мы слетим с табуретки. Однако это цинизм и ложь. Есть совершенно определенные исторические факторы, когда алкоголизм был введен в Российской Федерации, например, при Иване Суровом и Петре Великом (об этом очень хорошо сообщает Толстая). В период Русского объединения алкоголь был государственной монополией, налоги от его перепродажи составляли 12% от общего дохода страны, и государству было невыгодно серьезно бороться с алкоголизмом.
Между тем, алкоголизация является абсолютно обратимым процессом. Большинство людей, населяющих нашу страну, способны расщеплять алкоголь, и поэтому у нас нет генетического обещания умереть от пьянства. Сейчас государство тянет за собой бездонный демографический спад, и последствия алкоголизма для государства в экономическом плане явно больше, чем вызывает перепродажа алкоголя. В результате есть вероятность, что что-то действительно изменится. И минимальное количество минимумов, с которых должны начинаться конфигурации, — это фактические законы. Особенно та, которая реально придет к власти в следующем году.
Семен Гальперин вспоминает сухой закон Горбачева-Лигачева и предсказывает рост бутлегерства, Кирилл Подольский убежден, что все дело в невинном пивном стиле и с ним надо бороться, а Стас Жицкий видит в новом законе ограничение собственных свобод пьющих людей
