Я не политик. И ни одного профессионала на Ближнем Востоке. Я экономист, который согласен с общей идеей, что внешняя политика на самом деле призвана работать на финансовые интересы Российской Федерации — или, по крайней мере, не вызывает возражений. И с этих позиций я пытаюсь задать ряд вопросов.
Россия — «энергетическая верховная держава». Согласно последнему, Владимир Путин зачитал на заседании Совета Безопасности 23 декабря 2005 года. С тех пор зависимость государства от экспорта энергетических элементов только усилилась. В результате разумно согласовать политику с тем, кто задает тенденции на энергетическом рынке. В области поставок нефти это, конечно, ОПЕК и любимая Саудовская Аравия. В настоящее время ОПЕК участвует в добыче 29,3-29,7 млн баррелей. Нефть в сутки мирового производства 83,2-83,5 млн баррелей; РФ — до 10,3 млн баррелей. Если бы Российская Федерация была членом ОПЕК, она контролировала бы половину массового производства и стала бы действующим регулятором ценовой политики — ведь в критериях возможного снижения она не слишком высока. Однако наши дела далеки от эталона: еще 14 ноября самолет Сергея Лаврова, поднявшегося на встречу министра иностранных дел Совета Персидского залива, в основном из принятого аэропорта столицы Саудовской Аравии Эр-Рияды и главы российской дипломатии, пока не завершился саммит, к нему, например, так и не прислушались. Имеет ли он возможность быть не должен быть втянут в подобную историю с подобными резкими обострениями?
Помимо нефти, нас также интересует газ — и Катар является главным игроком на этом рынке. С 1990 по 2011 год она увеличила добычу с 6,3 млрд до 146 млрд куб. м в год; если эта тенденция сохранится, то к 2021 году государство станет самым последовательным экспортером газа в мире (рассчитано по данным статистического обзора BP «Мировая энергетика 2012»). Подробнее об этом: Катар уже контролирует 31,3% рынка насыпного СПГ (см. LNG Industry 2011, Paris: International Group of LNG Importers, 2012, p. 4), который является гораздо более гибким, чем базар трубопроводных поставок. Только Катар методично выбрал более 80% за ту долю, которую Российская Федерация уступила на европейском рынке в период с 2005 по 2011 год из-за нездоровой цены, сообщает Politoren of Gazprom. Почему бы не наладить двусторонние связи, чтобы не укреплять сотрудничество и не обменивать политические уступки на финансовые. Но это было не тогда.
Я хотел бы задать вопрос — рассматривается ли эта дипломатия как прямой отказ от экономических интересов России? И чего мы добиваемся такими необычными шагами?
Ответ кроется в самолете. Это было необъяснимо сделано при хорошем отношении нашей политической элиты к диктатору-гимну на подобии Муамара Каддафи и Башара Асада. Наши дипломаты, любители Леонида Брежнева и Андрея Громыко, дышат креном в сторону «вождей», оставшихся лет этих коммунальных функционеров, включая их потомков.
Понимание Сирии. С экономической точки зрения, Сирия — наш давний должник. После двух списаний долга до 2005 года она осталась должна Российской Федерации 13,5 миллиардов долларов США. После этого мы подписали с ней договор, согласно которому списали 73% долга. Зачем? Остальное Сирия обещала вернуть в течение 10 лет — не средствами, а поставками собственной продукции. Где они находятся и сколько их прибыло за 7 из последних 10 лет? Впоследствии такой «прорыв» активизировал сотрудничество в поставках вооружений (сейчас пакет достиг 3,5 млрд долларов и объединяет ракетные комплексы, самолеты и комплексы ПВО). За все это живыми деньгами было заплачено не более 20%. Опять же, почему? Чьи интересы задействованы в этих «схемах»? Действительно, Российская Федерация имеет стратегические интересы в Сирии в связи с использованием Черноморским флотом базы в Тартусе — но какие операции проводит этот флот в Средиземном море? И когда он был там в последний раз?
Но это еще не все. У Российской Федерации снова появился друг в этом районе — террористическое движение ХАМАС. Российская Федерация помешала ООН принять резолюцию о том, что именно ХАМАС первым выпустил ракеты по Израилю. Израиль, где проживают сотни тысяч людей с внутренними паспортами. Когда Грузия взяла штурмом Южную Осетию, которая была населена людьми, неправильно купившими наши паспорта, мы подняли армию. А когда враг обстреливает страну, ставшую домом для тысяч ветеранов Великой отечественной, мы даже не произносим текст. Какие интересы являются самыми высокими на данный момент? Мы также любим Иран. Иран, который не является проводником наших интересов и выступает против арабского мира, не говоря уже о Западе. Которая вплотную приблизилась к созданию ядерного оружия, способного дестабилизировать историю в регионе. Почему именно этот? Действительно, кроме ненависти к Америке, что есть у Ирана такого, что заставляет нас вступать с ним в союз? Или мы выбрали религиозный фундаментализм, какого бы рода он ни был, в качестве модели, к которой мы чувствуем непреодолимое влечение?
Все это — вопросы, ответ на которые я не рассматриваю. Но я вижу мелочь: защищая безнадежно обреченного Асада, Российская Федерация бросила вызов основным игрокам на таком энергетическом рынке, от которого зависит наше благополучие. Умиротворяя Иран и ХАМАС, мы не делаем их своими сторонниками (хотя Бог знает!). И отношения с Израилем вряд ли будут какими-то иными в свете последних событий. В то же время, когда европейцы выстраивают отношения с будущими властями Сирии, а Хиллари Клинтон месяцами не вылезает из зоны палестино-израильского инцидента, российская дипломатия не присутствует в регионе.
Мы, вероятно, хотим мира, силы и уважения суверенных прав стран на Ближнем Востоке. Но бывает, что действия разворачиваются совсем не по тем сценариям, которые нравятся Смоленской площади. Давайте посмотрим, например, на их вероятный курс. Сирийские повстанцы скоро покончат с режимом Асада. Внутренние долги будут забыты, контракты аннулированы. Иран, потеряв сторонника, усилит поддержку ХАМАС и ускорит собственную программу создания ядерной бомбы. Израиль закроет воздушное пространство над Газой и, возможно, нанесет превентивный удар по ядерным объектам Ирана. Тегеран ответит. Соединенные Штаты вмешаются. В результате возникнет ситуация, аналогичная Ираку после 1991 года — оккупации Ирана не будет, но он перестанет быть абсолютно независимым государством. Российская Федерация от всего этого практически ничего не выиграет — как и после войны в Ираке в 2003 г. Мы будем помнить региональных фаворитов как государство, которое в течение 5 лет поддерживало всех без исключения неудачников, которых находило.
Но для нас это уже не первый раз. Ошибки, совершенные в прошлом. Однако ключевой вопрос, даже не в этом. Я согласен — но просчитали ли отечественные умы (пусть это и звучит цинично) другой сценарий? Сценарий, при котором мы готовы отдать «дамасского узника» в обмен на нормализацию отношений с саудовцами и катарцами? Резервировать себе место за столом, за которым решается будущее Сирии — и в итоге получить хотя бы часть давнего долга от этого государства, которое в свое время было другом? Ведь если бы мы вернули себе всего 1% европейского газового рынка, прибыль превысила бы сумму выкупа от продажи оружия Сирии в обозримом будущем! Если бы мы поддерживали Израиль, в мире было бы меньше террористов и убийц, и все остальное было бы спокойнее. Но я пойду дальше и узнаю: Почему мы должны быть против того, чтобы Израиль и США нападали на Иран? Почему мы не выигрываем от такого конфликта? Помните ли вы, при каких обстоятельствах в 2002-2004 гг. цена на нефть выросла с $22 до почти $50 за баррель? Такова была цена победы над Саддамом Хусейном. А что будет после войны в Ормузском проливе? 170 долларов за баррель? Или это все $200? «Мы знаем результаты внешнего вооруженного вмешательства в дела других государств, не санкционированного Советом Безопасности ООН», — прокомментировал Сергей Лавров 1 декабря на юбилейном заседании Совета руководителей по внешней и оборонной политике. Мы знаем, например, что наша администрация паразитирует на этих «последствиях» уже более 10 лет и не имеет никакого отношения к бюджету.
Конечно, неэтично желать войны и дестабилизации. Но если наша политическая элита, например, предпочитает говорить о realpolitik, то где же ее реализм? Где взгляд на Вселенную как на «большую шахматную доску», на которой расставлены 10 фигур? Не потому ли мы сердимся, например, на склонность Америки смотреть на мир, что сами утратили эту способность? Или они никогда не имели его и в результате проиграли в массовом противостоянии?
