Когда-то автору этих строк в одном солидном журнале попалась на глаза замечательная картина: «Первый пароход на Чёрном море». Первый! — уже есть повод задирать нос. А ежели прочесть на борту парохода гордое имя «Одесса», то как тут сдержать законную гордость? Но вместо законной гордости, глядя на картину, трудно было сдержать законную улыбку. На картине красавец белый пароход проплывал на фоне Воронцовского маяка. И хоть море явно было спокойное, но фантазия художника точно разыгралась: маяк и пароход разминулись во времени на целых 60 лет.
Пароход на фоне Воронцовского маяка
Пароход с гордым именем «Одесса» появился в городе-тёзке в 1828 году, а вот Воронцовский маяк Одесса увидела только в 1888 году, когда «воронцовского» парохода уж в помине не было. Что поделаешь, художники натуры творческие, не всегда трезво мыслящие, ибо не всегда трезво живущие. Видать одно наслоилось на другое. Но художник вложил душу, да и на холст потратился, потому умолчим имя автора, не сумевшего укротить свою фантазию.
Но не будем спешить ставить точку в истории с пароходом, потому что курьёзов, как обещано, в ней будет предостаточно.
Михаила Семёновича Воронцова современники (и особенно Пушкин) за глаза считали «англичанином», а Пушкин вообще обзывал «милордом». Так ведь родился Воронцов в Лондоне, где в то время его отец пребывал в качестве российского посла. Не иначе оттуда привёз Воронцов-младший почитание всего английского. На строгий английский манер и город наш строил, за что ему большое спасибо.
Так вот, уже став одесским генерал-губернатором, Воронцов вспомнил, что Роберт Фултон не так давно построил в Англии первый пароход. Вот Воронцов и подумал: «Не гоже Одессе плестись в хвосте технического прогресса. Надо бы и нам у себя что-нибудь таковое паровое завести».
Граф Воронцов Михаил Семенович
Действительно город рос. Только за последние годы население его увеличилось в 20 раз. О доходах вообще неловко говорить, кто-то подумает, что мы хвастаемся. Если доходы других российских уездных городов колебались в пределах от 5 до 20 тысяч, то у Одессы доход был, уж извините, 400 тысяч. Заглядывающие в Одессу иностранцы объяснили этот феномен остальному миру: «Торговля, всегда умеющая выбрать себе подходящее место, заметила выгодное положение Одессы» (Огюст де Лагард, Франция).
По такому случаю поэтов тут же потянуло на рифмы. Пушкинское «Там всё Европой дышит, веет» цитировать не будем, снимайте с полки «Онегина», сами читайте. А вот Ивана Бороздну (1834 г.) процитируем:
«На шумном бреге суета,
Одежд, наречий пестрота,
Прилив гостей иноплеменных,
Алчбою злата привлеченных,
И своеземных торгашей —
Всё наблюдателя прельщает
И душу мыслями питает».
Воронцов свою душу тоже запитал в духе времени: «Торговля требует контактов и связей. Ими надо обзаводиться, а для этого к ним следует торить пути».
И вскоре командир Черноморского флота А. С. Грейг получил послание, которое, будь оно отправлено по электронной почте, в окошке «тема» имело бы приписку «будем строить». Но в то время до электронной почты у Воронцова руки ещё не дошли, он пока ограничился «раскручиванием» парохода:
«Пароход в Одессе устраивается для перевозки как тяжестей, так равно и путешественников (т. е., учитывая упитанность некоторых одесситов, ещё больших тяжестей — примеч. редакции) и их экипажей; а потому нужно устроить его таким образом, чтобы в нём были подобно аглицким, хорошо обделанные каюты и помещение для двух или трёх карет».
Ну, как «обделать» каюты наших туристов учить не надо. А вот как построить пароход?!
Что нам стоит пароход построить!
По замыслу Воронцова «Одессу» должна была строить Одесса, то есть строиться пароход должен был на городские средства. Но сразу выяснилось, что городские одесские средства, как всегда, уплыли в столицу (это пока ещё не курьёз, а знакомая ситуация). Потому и был объявлен тендер на постройку судна по подряду. За престижный подряд спорили одесский купец Андросов и херсонский делец Варшавский. Андросов брался строить из расчёта 291 руб. за строевую тонну. Варшавский же схитрил и перебил конкурента цифрой 289 руб. Разница в 2 рубля (а вот это уже курьёз) тогда показалась существенной, и заказ «уплыл» на сторону.
Строили на Николаевской верфи. Строили обстоятельно, т. е. долго. Пароходу требовалась машина. Конечно, заказали её в столице (как это знакомо), но везли в Николаев старым русским путём — по рекам и старым русским методом — не торопясь (ох, как это знакомо!). Везли через Ростов. Но в Ростове выяснилось, что и в этом русском городе очень в чести еврейское счастье. То есть машина прибыла к закрытию навигации. Но подрядчик Варшавский с помощниками зря времени не теряли: всю зиму в Ростове-папе пили за Одессу-маму. К весне не то что окружающие, их уже мама родная не узнавала бы.
По весне отправились в путь. Но, видать, в спешке забыли погрузить трубу. Некомплект обнаружили уже на Дону. Смотались за трубой. Делов-то! А тут как раз умер корабельный мастер И. Разумов, надзиравший за постройкой корпуса. Решили строить по чертежам. Делов-то! Но тут приятно были удивлены, что при составлении контракта купец-делец Варшавский «забыл» составить чертёж. В общем, не предусмотрели люки, через которые на приличных пароходах запихивают в машинное отделение паровую машину. Хорошо хоть не перевелись ещё русские умельцы. Походил такой умелец вокруг машины, стоявшей на палубе, и топнул в сердцах по палубе ногой. Тут палуба проломилась, ну, и машина, ясное дело, провалилась вослед. Короче, где машина упала, туда и стала. Делов-то! Но пока ходили вокруг да около, ещё год потеряли. На носу был август 1828 года. А что это значило? А это значило, что пора шампанское готовить — на носу день рождения города. Решили день рождения города и рождение парохода обмыть совместно, потому как шампанского заказали столько, что одним тостом никак не обойтись
Пора в путь-дорогу
И всё же Михаил Семёнович Воронцов дождался желаемого. Ох, как нервничал в тот день, в который раз вымеривал шагами свой губернаторский кабинет! Личный секретарь генерала раз двадцать взбегал на анфиладу, взирая с нетерпением вниз, на гавань. Наконец оттуда просигналили: «Пора!».
Там по случаю особой оказии земляное покрытие причала укрыли свежеструганными досками, и уже толклась изрядная толпа. Всех прибывших, покачивая мачтами, приветствовал первенец — красавец-пароход «Одесса». Он первый должен был проложить постоянное пассажирское пароходное сообщение с портами Чёрного моря и, возможно, с Турцией.
Скупой на чувства Воронцов не удержался, не губернатором, а отцом-родителем прошёлся по палубе парохода, напутственно пожал руку капитану.
В 13.00 матросы начали выбирать якорь, и пароход, несущий на борту гордое имя «Одесса», вышел в своё первое плавание почему-то в местечко Ялту (за «местечко» уж просим извинить, но, поскольку в Ялте тогда проживало аж 424 жителя, иначе её не называли). Это был исторический рейс, потому что в Ялту пароход не попал, так как опрометчиво прошёл мимо дачи графа Ланжерона и дорого за это поплатился.
Графа на даче как раз не было, так как ещё за пару лет до этого Ланжерон покинул и дачу, и сей грешный мир. Но на даче в полном одиночестве скучала его весёлая вдова, которая, испытывая большое и сильное чувство к техническому прогрессу, решила, как говорили в светском обществе, «слегка выпустить пар». А тут как раз под окнами паровое чудо — пароход! Что произошло на злополучной даче между вдовушкой и пароходом нам неизвестно, но только через пару часов (ох, уж эти страстные вдовушки!) пароход вернулся в порт потрёпанный и под парусами, так как паровая машина не выдержала нагрузки и напора вдовы.
И всё же через день в Ялту отбыли. Но вы уже поняли, что без курьёзов в историю не попадают. В Ялте заготовленные для парохода 20 саженей дров забыли порубить, да и грузить их на борт никто из 424 жителей не собирался. Пришлось грузить всем, в том числе и пассажирам. Плюс на обратном пути разыгрался шторм, и для спокойствия решили укрыться в небольшом заливе с очень знакомым названием Форос. А какое в Форосе спокойствие не нам вам рассказывать, лучше почитайте мемуары Михаила Сергеевича Горбачёва «Дача-герой, или ЧП с ГКЧП».
Увы, пароход «Одесса» не стал курицей, несущей золотые яйца. В 1828 году он совершил ещё пару пассажирских рейсов в Ялту и Евпаторию. Но вскоре пароход встал в порту без «всякого употребления», принося городской казне, хочется сказать «один убыток», хотя, если быть точным: убытков было 25 тысяч.
Как сын дипломата М. С. Воронцов прокомментировал сей факт дипломатично: «Ну что ж, не в этот раз. Но всё равно Одессе плыть!». Какой из Одесс плыть — Воронцов не уточнил. Но мы-то догадываемся, и, слава богу, плывём.
